Прежде чем подробно рассмотреть саму книгу, стоит понять, кто участвовал в ее создании, определить контекст. Ник Данн – профессор городского дизайна и исполнительный директор исследовательской лаборатории дизайна Ланкастерского университета, старший научный сотрудник калифорнийского Института будущего (The Institute for the Future). Его основными научными интересами являются исследования города, будущего и тьмы. Тим Эденсор – профессор Human Geography в Городском университете Манчестера (Manchester Metropolitan University), на его счету множество книг посвященных космосу, материальности, городу и тьме (“From Light to Dark: Daylight, Illumination and Gloom”,2017).

Сборник о переосмыслении тьмы вышел в 2021 году. Примечательна и сама серия, в которой стоит книга – “Ambiances, Atmospheres and Sensory Experiences of Spaces”. Определяющими исследовательскими направлениями для нее являются атмосферическое и чувственное. А причем тут тьма?

Если взглянуть на название книги, то первая ассоциация, которая возникнет у читателя, скорее всего будет связана с темнотой. И даже не столько с тьмой как таковой, сколько со зрением и его положением в окуляроцентричной парадигме.
Авторы статей отказываются от этой модели и, наоборот, деконструируют иерархию чувств, отдаваяпредпочтение концепции мультисенсорности. Такой гетерархический подход позволяет авторам работать с понятием тьмы («darkness») как сенсорно- и семантически плотным.

Тьма может быть аналогом черного цвета, или любым другим темным цветом, или вообще невозможностью рассмотреть цвет. Темнота может означать наступление ночи, характеризовать пространство или атмосферу. Не стоит забывать еще и о метафорическом уровне, где «тьма» непременно ассоциируется со злом. Широкий диапазон трактовки ведущего термина этой книги тесно связан с основными понятиями книжной серии: атмосфера и ее этические, эстетические и политические возможности, пространство, мультисенсорность.

Что такое «тьма»? Какими значениями наделен этот термин и как он менялся с течением времени? Какой репутацией обладает тьма и как воспринимается сейчас? На все эти вопросы попытались ответить Ник Данн и Тим Эденсор – редакторы междисциплинарного сборника статей “Rethinking Darkness. Cultures, Histories, Practices”.

Структура книги

В сборнике “Rethinking Darkness. Cultures, Histories, Practices” 18 статей: две из них, а именно введение и послесловие, носят обобщающий характер, остальные - разделены на тематические блоки.

Первая часть озаглавлена “Histories of the dark” («Истории тьмы»). В ней тьма исследуется в качестве культурного атрибута, магической силы, условий драматургии, пространственной характеристики и метафорой расовой проблемы. В первый блок статей входят такие работы как “Affordances of the night: work after dark in the ancient world” April Nowell и Nancy Gonlin; “Shakespeare’s darkness: a stage and state of mind” Elisabeth Bronfen; “In the night garden: Vauxhall Pleasure Gardens, London 1800 – 1859” Alice Barnaby; “A brief history of artificial darkness and race” Noam M. Elcott.

Вторая часть озаглавлена как “Cultural practices in the dark” («Культурные практики в темноте») и включает в себя разнообразные статьи, посвященные темноте как пространству и условию для осуществления различных культурных практик: пурды (морально-этический кодекс, широко распространенный среди женщин-мусульманок Афганистана, Пакистана и Индии), инуитских шаманистских обрядов, охоты, танцев в темноте и довольно необычных для этого списка видеоигр. В эту часть вошли такие статьи как “Purda: the curtain of darkness” Ankit Kumar; “Inuit’s perception of darkness: a singular feature” Guy Bordin; “Darkness in video game landscapes: corporeal and representational entanglements” Rob Shaw; “Dancing in the darkness to The Darkness” Nina J. Morris.

В третьей части, “Sensing darkness” («Чувствуя тьму»), собраны статьи, которые так или иначе отсылают к чувствам. Особенно сложным и неоднозначным в рамках исследования тьмы становится вопрос статуса зрения. С одной стороны, в темноте зрение перестает играть доминирующую роль – человек буквально слепнет и начинает ориентироваться на другие органы чувств. Слепота физически и метафорически часто связывается именно с тьмой, как это, например, обозначено в фильме «Танцующая в темноте» (Ларс Фон Триер, 2000). С другой стороны, именно ослабленное видение заставляет авторов статей обращаться к техническому расширению зрения, то есть попыткам не только вернуть себе способность видеть, но расширить ее возможности за пределы человеческих. В эту часть вошли статьи: “Creatures of the night: bodies, rhythms and Aurora Borealis” Katrín Anna Lund; “Contact zones: the Galloway Forest Dark Sky Park as creative milieu” Natalie Marr; “How does the dark sound?” Damien Masson; “Ghosts and Empties” Simon Robinson.

Наконец, завершающая, часть книги называется “Designing with darkness”. «Проектирование посредством тьмы» – тема наиболее близкая интересам Данна и Эденсора: она связана с тьмой в городском пространстве и попытками ее контроля. Авторы статей из этой части рассматривают тьму в качестве материала для творчества в рамках различных направлений современного искусства. В эту часть вошли такие статьи как: “Going dark: the theatrical legacy of Battersea Art Centre’s Playing in the Dark season” Martin Welton; “On darkness, duration and possibility” Shanti Sumartojo; “Darkness as canvas” Leni Schwendinger; “Designing with light and darkness” Chris Lowe и Philip Rafael.

Теперь, когда общая канва книги была обозначена, стоит уделить внимание каждой части по отдельности.


Histories of the dark

«Истории тьмы» можно трактовать и как истории из темноты (созданные с помощью темноты), и как историю эволюции концепта тьмы. Такая двусмысленность вложена в название не просто так: авторы в этой части разрабатывают новые подходы в исследовании исторического материала и апеллируют к его многозначности.Так, первая статья – “Affordances of the night: work after dark in the ancient world” Эйприл Ноуэлл и Нэнси Гонлин становится попыткой проникнуть в ночную жизнь античного мира.
К слову, уже в платоновском «Мифе о пещере» одним из основных элементов проблематики выступает темнота: как буквальная (внутри пещеры), так и метафорическая (в умах людей).

Ноуэлл и Гонлин тоже обращаются к темноте, однако предметом их непосредственного интереса становится невозможность посмотреть на ночь глазами древних людей. Ключевая проблема заключается в том, что документальные или художественные описания ночи древних людей попросту исключены из сферы исследований. Одним из способов восполнить эту лакуну исследовательницы считают разработку особой научной сферы – археологии ночи (“nighttime household archaeology”), теоретическим фундаментом для которой стала бы теория аффордансов. Так, опираясь на работы Джеймса Гибсона, Карла Нэппета и Ламброса Малафуриса, они определяют три принципа исследования древней ночи: реляционность, прозрачность (культурное знание) и социальность. В рамках реляционности важной, например, становится рекурсия в отношениях между ночью, тьмой и человеческим агентом, которая воплощается в искусственном свете.

Однако, было бы ошибкой считать лампы только источником света, ведь они обладали огромным значением в погребальных обрядах. Кроме того, наступление тьмы было социально маркировано: для одних это было временем отдыха, и возможно, условием безопасного сельского хозяйства, для других – временем антисоциального промысла, для третьих – временем опасности. Здесь же можно вспомнить об особом значении ночи для проведения различного рода обрядов, гаданий и прочих магических практик, ведь именно темное время суток считалось наиболее благоприятным для колдовства.

Следующая статья, “Shakespeare’s darkness: a stage and state of mind”» Элизабет Бронфен, перенаправляет читателя во времена английского Возрождения (к. XV – н. XVII вв.). Она посвящена особому значению тьмы в шекспировской драматургии, где ночь является условием различных «возможностей»: как волшебства и осуществления тайных желаний, так и обмана, убийства, появления монстров и кошмаров. Бронфен приводит несколько примеров: «Сон в летнюю ночь» (ночь как время откровения, недоступного днем); «Ромео и Джульетта» (ночь как время встречи возлюбленных); «Виндзорские насмешницы» (ночь как время разоблачения); «Много шума из ничего» (ночь как время обмана); «Все хорошо, что хорошо кончается» (ночь как время обмана, но ради благой цели); «Леди Макбет» (ночь как время убийства). Тьма в пьесах Шекспира больше, чем обстановка – это состояние души и условие разрешения проблем, формирования нового порядка.

Статья Элис Барнаби “In the night garden: Vauxhall Pleasure Gardens, London 1800–1859” перемещает читателя в XIX век и фокусируется на функции темноты в работе популярного аттракциона XIX века – садов недалеко от Воксхолла, которые представляли собой два пространства. В одном из них активно использовалась иллюминация, в то время как другое было погружено в тьму. Стоит отметить, что тьма была необходимым условием для реализации многих световых аттракционов XIX века как таковых: например, панорам, волшебных фонарей и даже кино. Однако Барнаби обнаруживает интересный парадокс: людей привлекала именно тьма, а не световые представления. Сады были популярны среди представителей разных классов, но постоянно осуждались как среда, благоприятная для проституции и воровства, по причине чего обладали статусом аморального места. При этом, когда в парке стало больше света, это не только не привлекло больше посетителей, но наоборот сократило их число.


Последняя статья этого раздела концентрируется уже на XX веке. В “A brief history of artificial darkness and race” Ноам М. Элкотт рассматривает тьму как материал для искусства. Прежде всего он обращает внимание на то, что, долгое время тьма ассоциировалась с исключительно негативными понятиями: например, хаосом, злом, отсутствием, меланхолией, черным цветом, врагами. При этом свет всегда воспринимался положительно, даже в таких репрессивных формах как паноптикум (что удивительно, ведь в последнем он является одним из ключевых элементов психологического давления). Однако сочетание таких противоположностей, как свет и тьма, оказывается весьма продуктивным в разных направлениях искусства: театр, фотолаборатория, кинотеатр, наконец, «черный экран» – все это требует не просто темноты, а искусственной, контролируемой человеком тьмы (“artificial darkness”). Несмотря на то, что на первый взгляд эта «искусственная тьма» является полезной, она также тесно связана с проблематикой black face и расизма. Раньше «человеком-невидимкой» становился именно тот, кто был неотделим от черного фона. “Black-clad” (дословно, одетый в «черное») не обязательно должен был быть представителем негроидной расы, но как и в случае с black face был тесно связан с проблематикой притеснения темнокожего населения вплоть до второй половины XX века, когда этот феномен начинает переосмысляться темнокожими художниками: например, как в картине Керри Джеймса Маршалла «Портрет художника как тень самого себя». На темном фоне едва выделяется фигура темнокожего художника, зато ярко видны его белые зубы и белки глаз. Однако эта работа отличается от других именно тем, что автор иронизирует над «темным экраном», критикуя его как расистскую практику.


Cultural practices in the dark

Вторая часть книги посвящена различным культурным практикам, для осуществления которых необходима темнота. Если первая часть следовала хронологической логике, то вторая опирается на географические принципы разделения культурных ареалов.
Статья “Purda: the curtain of darkness” Анкита Кумара посвящена культурным практикам, которые женщины в Индии могут осуществлять только в темное время суток. Согласно Пурде женщины вынуждены полностью покрывать свое тело и занимать отделенное от мужчин пространство в доме. В отношении этих женщин тьма становится одновременно и тем, что таит в себе опасность, и тем, что дает им возможности, например, возможность находиться в одном пространстве с мужчинами и удовлетворять свои гигиенические нужды (если в доме нет необходимых условий) без страха быть замеченными.

Статья Гайя Бордина ”Inuit’s perception of darkness: a singular feature” перемещает нас в общество инуитов канадской Арктики. Если в парадигме западной культуры ночь – время тьмы, опасности, обмана, страха и страдания, то для инуитов ночь – необходимое условие для осуществления шаманских практик. Тьма и свет организуют необходимый для магии баланс: тьма окружает шамана, но сам он видит «просветленным» зрением. Те же противопоставления касаются и загробного мира: если в христианской парадигме рай – это всегда свет, а ад – это тьма, то в инуитских верованиях есть небесный, подводный и подземный загробный мир, каждый из которого описывается без привязки к дихотомии света и тьмы. При этом нельзя сказать, что у инуитов были совсем иные представления о ней – свет для них также обладал положительными коннотациями, а тьма выступала не злом, а, скорее, источником физических ограничений.

В статье “Darkness in video game landscapes: corporeal and representational entanglements” Роба Шоу исследует тьму в компьютерных играх. Опираясь на «Пространство и телесность» Гваттари, он использует теорию опыта городской жизни как аффективного опыта. Компьютерные игры у него тоже выступают аффективными действиями, которые опосредуют доступ к миру и репрезентируют людей, локации и ландщафты и СМИ, как часть этих пространств. Темные ландшафты в играх – это пространства, которые одновременно пронизаны дискурсами и являются пространствами отчуждения. Шоу отмечает, что в играх живое столкновение с темнотой и минимальным освещением имеет особое значение, ведь именно это погружает игрока в особую атмосферу внутриигрового пространства. Однако стоит отметить, что автор статьи рассматривает довольно специфические игры: в Alan Wake игрок размеренно и постепенно погружается во тьму, спасаясь от нее различными осветительными приборами; другой пример – версия “L.A. Noire” в Grand Theft Auto, которая погружает героя-детектива в темный мир нуара. В этих двух примерах тьма отвечает за характеристику атмосферы и в гораздо меньшей степени обладает собственной агентностью антагониста. Если расширить круг примеров, то можно заметить, что тьма может выступать не только в качестве атмосферы: в таких играх как Resident evil, Silent Hill или The Evil Within тьма приобретает характеристики живого подвижного существа и активно вступает во взаимодействие с игроком, эксплуатируя его страх слепоты и делая его уязвимым перед неизвестностью.

Наконец, в статье “Dancing in the darkness to The Darkness” Нина Дж. Моррис исследует дефицит тьмы в социокультурной жизни Запада. В качестве кейса она рассматривает такой феномен как «танцы в темноте» (аналог дискотеки, но при полном отсутствии света). Однако, стоит заметить, что сегодня «аттракционы в темноте» являются не таким уж редким явлением. В развлекательных целях тьму так или иначе используют ресторан «В Темноте», «Концерт в темноте», иммерсивный театр «Морфеус», где посетителям завязывают глаза. В случае с танцполом мы привыкли, что благодаря игре света и тьмы на нем создается плотная атмосфера, состоящая из мерцающего света, звуковой и тактильной нагрузки на органы чувств. Эта атмосфера и ограничивает зрение, и дополняет его другими чувственными регистрами. Обычно мы не замечаем этого, но когда свет исчезает, мы осознаем масштаб роли зрения даже в таком полутемном помещении, как танцплощадка. С одной стороны, зрение отвечает за эмпатию (например, когда мы видим чужие лица на танцопле), с другой стороны, именно невозможность видеть и быть увиденным в темноте создает ощущение анонимности и защищенности. В этом контексте сразу вспоминается фильм Триера «Танцующая в темноте» 2000 года, где безумие и раскрепощение главной героини неразрывно связано с постепенной потерей зрения.


Sensing darkness

Третья часть книги посвящена ощущениям и тематически связана с “Dancing in the darkness to The Darkness”. Она фокусируется на том, что в темноте зрение подвергается разным манипуляциям: компенсируется другими чувствами или искусственно расширяется с помощью технических средств.

“Creatures of the night: bodies, rhythms and Aurora Borealis” Катрин Анны Лунд – исследование «ритма ночи» - экологического искусства, включающего в себя северное сияние, темное ночное небо и взаимодействие туристов с ландшафтом, который создается на исландских турах «Северное сияние». Фактически статья посвящена световому явлению, однако, как подчеркивает Лунд, необходимым условием для его рассматривания является темное ночное небо, которое требует от человека активации особого режима восприятия. Туры «Северное сияние» требуют от человека вхождения во тьму и адаптации к ее ритму: к сложному переплетению темноты, ландшафта и зеленых лент северного сияния. Для анализа столь сложной перцептивной ситуации Лунд использует мультисенсорный подход, который позволяет ей обосновать, почему в таком абсолютно визуальном явлении, как северное сияние, важно не только зрение, но и другие ощущения: тактильный и аудиальный «ритм ночи».

Натали Марр в статье “Contact zones: the Galloway Forest Dark Sky Park as creative milieu” описывает опыт столкновения с другим природным явлением, требующим «темного» фона – метеоритным дождем в Парке темного неба Галлоуэй-Форест. Люди приезжают в этот парк, чтобы увидеть чистое ночное небо: они наблюдают за театральным представлением в почти полной темноте и фотографируют звезды на длинной выдержке, чтобы запечатлеть ход звезд. Проблема, которая поднимается в этой статье, с одной стороны, связана со световым загрязнением, которое приводит к дефициту темноты и вынуждает людей организовывать специальные практики для взаимодействия с ней, а с другой – с тем, что даже в таком случае люди стремятся не просто вернуть себе зрение как при дневном свете, но усилить его.

Дэмиен Массон в статье “How does the dark sound?” переходит к другому чувственному регистру – слуху. Если визуальный мир материален и стабилен, то звуковой изменчив и подвижен. Поэтому для своего исследования Массон обратился к медиуму, который работает с движением, кино, и сформировал обширную базу из кинофрагментов, демонстрирующих темноту. С их помощью он попробовал определить, что слышит зритель при виде черного экрана и по итогу работы заключил, что универсального звука темноты не существует, однако есть некоторые представления о том, как она может звучать. С опорой на Паскаля Амфу он вывел три ключевых характеристики:
1) десинхронизацию, то есть возникновение звуковых событий, разрушающих существующую звуковую организацию;
2) вездесущность, то есть акустический эффект, затрудняющий или даже делающий невозможной локализацию источника звука и
3) четкость, то есть точность звуковых сигналов..
Еще один важный вывод Массона связан с тем, что соединение темноты и определенных звуков является неотъемлемой частью аффективного восприятия атмосферы. В определенных случаях (например, в фильмах ужасов) такое сочетание вызывает прямую телесную реакцию зрителя.

В последней статье этого раздела “Ghosts and Empties” Саймон Робинсон попытался запечатлеть район Ворот Темзы через серию пейзажных фильмов под названием «Зоны перемен». Техническое расширение зрения позволило ему увидеть то, что человеческий глаз считывал как кромешную тьму. При этом тьма скрывала не только пейзажи, но и опасность, угрожающую аутсайдеру этих мест (то есть «внешнему» этому миру человеку): риск насилия – например, при столкновении с представителями секс-индустрии и их клиентами.


Designing with darkness

«Проектирование с тьмой» посвящено тьме как материалу для творчества, причем речь идет как о творчестве вместе с тьмой, так и о творчестве посредством тьмы.
Мартин Велтон в статье “Going dark: the theatrical legacy of Battersea Art Centre’s Playing in the Dark season” пишет о театральном представлении «Игра в темноте», которое проходило с мая по июль 1998 года в Центре искусств Баттерси. Это представление стало попыткой преодолеть окуляцентричность театра.

В “On darkness, duration and possibility” Шанти Сумартойо исследует привлекательность современного искусства, работающего с темой темноты. В статье выдвигается важный тезис: тьма интересна тем, что человек чувствует ее точно так же, как видит. В режиме ограниченности зрения человеку приходится задействовать другие чувства, но и те оказываются в растерянности ведь тьму мы привыкли воспринимать только визуально. Многовалентная, сложная и по-разному переживаемая, тьма продуктивна как эмпирически, так и концептуально. Совместная работа света и тьмы способна поменять атмосферу пространства и сделать заурядное при дневном свете место чарующим; она способна околдовать зрителя, заставить его войти в инсталляцию (например, «Минамидера» Джеймса Террелла 1999 года). Тьма позволяет выйти за рамки привычного восприятия и развивает новое понимание окружающего пространства и аффективного опыта.

Лени Швендингер в статье “Darkness as canvas” описывает собственный опыт работы с тьмой. Для него темнота – это объемный холст, на котором изображен ночной город с его неоновыми вывесками и темными и светлыми фасадами. Свет в ночном городе – не только украшение, но и гарант безопасности. В качестве примера тому Швендингер приводит свою работу “Eight Shades of Night – Public Space during the Darkened Hours”, посвященную службе разных «ночных мэров» – от сотрудников городских департаментов до самоназначенных королей развлечений. Тем самым автор пытается показать, как маркировка света и тьмы в городе влияет на оценку уровня безопасности и общее восприятие пространства.

Последняя статья книги – “Designing with light and darkness” Криса Лоу и Филипа Рафаэля. Этих авторов, как и Швендингера, интересует световой дизайн, однако пугает то обстоятельство, что большинство людей никогда не видело настоящую темноту. Как ни парадоксально, но по мере увеличения освещенности глазу требуется еще больше света по сравнению с тем, что уже доступно, чтобы относительная яркость или контрастность были заметны, поэтому световые технологии продолжают развиваться, создавая все больше света при меньших затратах ресурсов. Все это порождает ситуацию, в которой у человека совершенно сбиваются циркадные ритмы: большую часть дня он проводит в слабоосвещенном помещении, а ночью не может нормально спать из-за переизбытка освещения.


Выводы

Таким образом, сборник статей “Rethinking Darkness. Cultures, Histories, Practices” под редакцией Ника Данна и Тима Эденсора – это попытка применить мультидисциплинарный подход к переосмыслению понятия тьмы.
В статьях этой книги развивается множество самых разных значений понятия «тьма»:
1) тьма как материал и условие для творчества;
2) тьма как условие для магии и шаманизма;
3) тьма как лазейка в строгих обычаях;
4) тьма как дефицитный товар;
5) тьма как экологическая проблема и другие.

Два наиболее важных, как мне кажется, вывода в этом сборнике касаются, во-первых, тьмы как условия для сдвига окуляцентристской парадигмы, и, во-вторых, тьмы как экологической проблемы. Таким образом, с одной стороны, тьма лишает зрение доминирующей позиции в иерархии чувств и создает условия для опоры на другие чувства, а с другой – заставляет человека использовать различные способы дополнительного освещения и технического расширения зрения, сводя на нет его собственный потенциал. Это, в свою очередь, приводит к тому, что тьма становится дефицитным товаром, который все сложнее найти в современном мире, и в то же время – недооцененной экологической проблемой огромного масштаба.


Список литературы:

1. Платон. ГОСУДАРСТВО. КHИГА VII // Сайт classics.nsu.ru (https://classics.nsu.ru/bibliotheca/plato01/gos07.htm) Просмотрено 18. 12.23
2. Райан В. Ф. (2006) Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России. М.: Новое литературное обозрение
3. Эльзессер Т., Хагенер (2015) Теория кино. Глаз, эмоции, тело. СПб.: Сеанс.
4. Dunn N., Edensor T. (2021) Rethinking Darkness: Cultures, Histories, Practices. NY.: Routledge.
5. Marks. Thinking Multisensory Culture // Cinema and the Senses. 2008 No. 2 pp. 123-137.

Редакторы

Даша Калачева
Аня Золотавина